Ночью протяжно, низко-утробно выли сирены. Так бывает всегда, когда приближается туман. Не знаю, кто ночью выходит в море, но так уж заведено. Утром, едва проснувшись, выглянул в окно —  действительно, всё затянуто бледной и какой-то болезненной пеленой. Очертания старых неровных крыш размылись и потускнели, верхушки покосившихся колоколен, так и вовсе растворились в липкой белизне. Тем неожиданней и звонче, откуда-то прям из неба, навалившегося на крыши, доносится ежечасный перезвон колоколов.

К полудню воздух просветлел, поначалу робко и неявственно, но рассеянный свет уже скоро набрал силу и вот уже совсем настоящие, радостные солнечные лучи, ударившись о водяную рябь каналов, разлетелись и задрожали на стенах домов. Вышел на улицу. После полутемного подъезда глаза щурятся, даже на секунду остановился. Воздух влажный и прохладный, но какой-то очень свежий и по-весеннему душистый. Чайки, сбившись в стаю, то ли скандалят, то ли радуются, выделывая в небе безумные пируэты и пронзительно крича. А-а-а! У-у-у! У-ха-ха-ха-ха-ха-ха! Почему я не чайка? Впрочем, быть просто порядочным человеком тоже неплохо